Выпустили обнговление Zebrum CMS 2.3.5

елы палы исправьте уже говление

Толстой (граф Лев Николаевич) — знаменитый писатель, достигший
еще небывалой в истории литературы XIX в. славы. В его лице
могущественно соединились великий художник с великим моралистом. Личная
жизнь Т., его стойкость, неутомимость, отзывчивость, одушевление в
отстаивании своих идеалов, его попытка отказаться от благ мира сего,
жить новою, хорошею жизнью, имеющею в основе своей только высокие,
идеальные цели и познание истины — все это доводит обаяние имени Т. до
легендарных размеров. Богатый и знатный род, к которому он принадлежит
(см. Толстые), уже во времена Петра Вел. занимал выдающееся положение.
Не лишено своеобразного интереса, что прапрадеду провозвестника столь
гуманных идеалов (гр. Петру Андреевичу; см.) выпала печальная роль в
истории царевича Алексея. Правнук Петра Андреевича, Илья Андреевич,
описан в «Войне и мире» в лице добродушнейшего, непрактичного старого
графа Ростова. Сын Ильи Андреевича, Николай Ильич, был отцом Льва
Николаевича. Он изображен довольно близко к действительности в «Детстве»
и «Отрочестве» в лице отца Николиньки и отчасти в «Войне и мире» в лице
Николая Ростова. В чине подполковника Павлоградского гусарского полка
он принимал участие в войне 1812 г. и после заключения мира вышел в
отставку. Весело проведя молодость, Ник. Ильич проиграл огромные деньги и
совершенно расстроил свои дела. Страсть к игре перешла и к сыну,
который, уже будучи известным писателем, азартно играл и должен был в
начале 60-х годов ускоренно продать Каткову «Казаков», чтобы
расквитаться с проигрышем. Остатки этой страсти и теперь еще видны в том
чрезвычайном увлечении, с которым Л. Н. отдается лаун-теннису. Чтобы
привести свои расстроенные дела в порядок, Николай Ильич, как и Николай
Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Волконской.
Брак, тем не менее, был счастливый. У них было четыре сына: Николай,
Сергей, Дмитрий и Лев и дочь Мария. Кроме Льва, выдающимся человеком был
Николай, смерть которого (за границею, в 1860 г.) Т. так удивительно
описал в одном из своих писем к Фету. Дед Т. по матери, екатерининский
генерал, выведен на сцену в «Войне и мире» в лице сурового ригориста —
старого князя Болконского. Лучшие черты своего нравственного закала, Л.
Н. несомненно заимствовал от Волконских. Мать Л. Н., с большою точностью
изображенная в «Войне и мире» в лице княжны Марьи, владела
замечательным даром рассказа, для чего при своей перешедшей к сыну
застенчивости должна была запираться с собиравшимися около нее в большом
числе слушателями в темной комнате. Кроме Волконских, Т. состоит в
близком родстве с целым рядом других аристократических родов — князьями
Горчаковыми, Трубецкими и другими. Лев Николаевич родился 28 августа
1828 г. в Крапивенском уезде Тульской губ. (в 15 верстах от Тулы), в
получившем теперь всемирную известность наследственном великолепном
имении матери — Ясной Поляне. Т. не было и двух лет, когда умерла его
мать. Многих вводит в заблуждение то, что в автобиографическом «Детстве»
мать Иртеньева умирает, когда мальчику уже лет 6—7 и он вполне
сознательно относится к окружающему; но на самом деле мать изображена
здесь Т. по рассказам других. Воспитанием осиротевших детей занялась
дальняя родственница, Т. А. Ергольская. В 1837 г. семья переехала в
Москву, потому что старшему сыну надо было готовиться к поступлению в
университет; но вскоре внезапно умер отец, оставив дела в довольно
расстроенном состоянии, и трое младших детей снова поселились в Ясной
Поляне под наблюдением Т. А. Ергольской и тетки по отцу, графини А. М.
Остен-Сакен. Здесь Л. Н. оставался до 1840 г., когда умерла гр.
Остен-Сакен и дети переселились в Казань, к новой опекунше — сестре отца
П. И. Юшковой. Этим заканчивается первый период жизни Т., с большою
точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с легким изменением
внешних подробностей описанный им в «Детстве». Дом Юшковых, несколько
провинциального пошиба, но типично светский, принадлежал к числу самых
веселых в Казани; все члены семьи высоко ценили комильфотность и внешний
блеск. «Добрая тетушка моя, — рассказывает Т., — чистейшее существо,
всегда говорила, что она ничего не желала бы так для меня, как того,
чтобы я имел связь с замужнею женщиною: rien ne forme un jeune homme
comme une liaison avec une femme comme il faut» («Исповедь»). Два
главнейших начала натуры Т. — огромное самолюбие и желание достигнуть
чего-то настоящего, познать истину — вступили теперь в борьбу. Ему
страстно хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого
человека comme il faut. Но внешних данных для этого у него не было: он
был некрасив, неловок, и, кроме того, ему мешала природная
застенчивость. Вместе с тем в нем шла напряженная внутренняя борьба и
выработка строгого нравственного идеала. Все то, что рассказано в
«Отрочестве» и «Юности» о стремлениях Иртеньева и Нехлюдова к
самоусовершенствованию, взято Т. из истории собственных его аскетических
попыток. Разнообразнейшие, как их определяет сам Т., «умствования» о
главнейших вопросах нашего бытия — счастье, смерти, Боге, любви,
вечности — болезненно мучили его в ту эпоху жизни, когда сверстники его и
братья всецело отдавались веселому, легкому и беззаботному
времяпрепровождению богатых и знатных людей. Все это привело к тому, что
у Т. создалась «привычка к постоянному моральному анализу,
уничтожившему свежесть чувства и ясность рассудка» («Юность»). Вся
дальнейшая жизнь Т. представляет собою мучительную борьбу с
противоречиями жизни. Если Белинского по праву можно назвать великим сердцем, то к Т. подходит эпитет великая совесть.
— Образование Т. шло сначала под руководством грубоватого
гувернера-француза St. Thomas (M-r Жером «Отрочества»), заменившего
собою добродушного немца Ресельмана, которого с такою любовью изобразил
Т. в «Детстве» под именем Карла Ивановича. Уже 15 лет, в 1843 г., Т.
поступил в число студентов Казанского университета. Это следует, однако,
приписать не тому, что юноша много знал, а тому, что требования были
очень невелики, в особенности для членов семей с видным общественным
положением. Казанский университет находился в то время в очень жалком
состоянии. Профессора были в большинстве либо чудаки-иностранцы, почти
не знавшие по-русски, либо невежественные карьеристы, иногда даже
нечистые на руки. Правда, профессорствовал в то время знаменитый
Лобачевский, но на математическом факультете, а Т. провел два года на
восточном факультете, два года — на юридическом. На последнем тоже был
один выдающийся профессор, ученый цивилист Мейер; Т. одно время очень
заинтересовался его лекциями и даже взял себе специальную тему для
разработки — сравнение «Esprit des lois» Монтескье и Екатерининского
«Наказа». Из этого, однако, ничего не вышло: ему вскоре надоело
работать. Он только числился в университете, весьма мало занимаясь и
получая двойки и единицы на экзаменах. Неуспешность университетских
занятий Т. — едва ли простая случайность. Будучи одним из истинно
великих мудрецов в смысле уменья вдуматься в цель и назначение
человеческой жизни, Т. в то же время лишен способности мыслить научно,
т. е. подчинять свою мысль результатам исследования. Ненаучность его ума
особенно ясно сказывается в тех требованиях, которые он предъявляет к
научным исследованиям, ценя в них не правильность метода и приемов, а
исключительно цель. От астронома он требует указаний путей к достижению
счастья человечества — а философии ставит в укор отсутствие тех
осязательных результатов, которых достигли науки точные. — Бросив
университет еще до наступления переходных экзаменов на 3-й курс юрид.
факультета, Т. с весны 1847 г. поселяется в Ясной Поляне. Что он там
делал, мы знаем из «Утра помещика»: здесь надо только подставить фамилию
«Т.» вместо «Нехлюдов», чтобы получить достоверный рассказ о житье его в
деревне. Попытка Т. стать действительным отцом и благодетелем своих
мужиков замечательна и как яркая иллюстрация того, что барская
филантропия не способна была оздоровить гнилой и безнравственный в своей
основе крепостной быт, и как яркая страница из истории сердечных
порывов Т. На этот раз порыв Т. был вполне самостоятельный; он стоит вне
связи с демократическими течениями второй половины 40-х годов,
совершенно не коснувшимися Т. Он весьма мало следил за журналистикою;
хотя его попытка чем-нибудь сгладить вину барства перед народом
относится к тому же году, когда появились «Антон Горемыка» Григоровича и
начало «Записок охотника» Тургенева, но это простая случайность. Если и
были тут литературные влияния, то гораздо более старого происхождения:
Т. очень увлекался Руссо. Ни с кем у него нет стольких точек
соприкосновения, как с великим ненавистником цивилизации и проповедником
возвращения к первобытной простоте. Мужики, однако, не всецело
захватили Т.: он скоро уехал в Петербург и весною 1848 г. начал держать
экзамен на кандидата прав. Два экзамена, из уголовного права и
уголовного судопроизводства, он сдал благополучно, затем это ему
надоело, и он уехал в деревню. Позднее он наезжал в Москву, где часто
поддавался унаследованной страсти к игре, немало расстраивая этим свои
денежные дела. В этот период жизни Т. особенно страстно интересовался
музыкою (он недурно играл на рояле и очень любил классических
композиторов). Преувеличенное по отношению к большинству людей описание
того действия, которое производит «страстная» музыка, автор «Крейцеровой
сонаты» почерпнул из ощущений, возбуждаемых миром звуков в его
собственной душе. Развитию любви Т. к музыке содействовало и то, что во
время поездки в Петербург в 1848 г. он встретился в весьма мало
подходящей обстановке танцкласса с даровитым, но сбившимся с пути
немцем-музыкантом, которого впоследствии описал в «Альберте». Т. пришла
мысль спасти его: он увез его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл.
Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту. Так прошло после
оставления университета 4 года, когда в Ясную Поляну приехал служивший
на Кавказе брат Т., Николай, и стал его звать туда. Т. долго не сдавался
на зов брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог решению. Чтобы
расплатиться, надо было сократить свои расходы до минимума — и весною
1851 г. Т. торопливо уехал из Москвы на Кавказ, сначала без всякой
определенной цели. Вскоре он решил поступить на военную службу, но
явились препятствия в виде отсутствия нужных бумаг, которые трудно было
добыть, и Т. прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в
простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в
обществе казака Епишки, фигурирующего в «Казаках» под именем Ерошки.
Осенью 1851 г. Т., сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ую
батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице
Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром. С легким изменением
подробностей она во всей своей полудикой оригинальности изображена в
«Казаках». Те же «Казаки» дадут нам и картину внутренней жизни бежавшего
из столичного омута Т., если мы подставим фамилию «Толстой» вместо
фамилии Оленина. Настроения, которые переживал Т.-Оленин, двойственного
характера: тут и глубокая потребность стряхнуть с себя пыль и копоть
цивилизации и жить на освежающем, ясном лоне природы, вне пустых
условностей городского и в особенности великосветского быта, тут и
желание залечить раны самолюбия, вынесенные из погони за успехом в этом
«пустом» быту, тут и тяжкое сознание проступков против строгих
требований истинной морали. В глухой станице Т. обрел лучшую часть
самого себя: он стал писать и в 1852 г. отослал в редакцию
«Современника» первую часть автобиографической трилогии: «Детство». Как
все в Т. сильно и оригинально, так необычайно и первоклассно начало его
литературной деятельности. По-видимому, «Детство» — в буквальном смысле
первенец Т.: по крайней мере, в числе многочисленных биографических
фактов, собранных друзьями и почитателями его, нет никаких данных,
указывающих на то, Т. что раньше пытался написать что-нибудь в
литературной форме. Нет никаких намеков на ранние литературные
поползновения и в произведениях Т., представляющих историю всех его
мыслей, поступков, вкусов и т. д. Сравнительно позднее начало
увенчавшегося такою небывалою удачею поприща очень характерно для Т.: он
никогда не был профессиональным литератором, понимая профессиональность
не в смысле профессии, дающей средства к жизни, а в менее узком смысле
преобладания литературных интересов. Чисто литературные интересы всегда
стояли у Т. на втором плане: он писал, когда хотелось писать и вполне
назревала потребность высказаться, а в обычное время он светский
человек, офицер, помещик, педагог, мировой посредник, проповедник,
учитель жизни и т. д. Он никогда не нуждался в обществе литераторов,
никогда не принимал близко к сердцу интересы литературных партий, далеко
не охотно беседует о литературе, всегда предпочитая разговоры о
вопросах веры, морали, общественных отношений. Ни одно произведение его,
говоря словами Тургенева, не «воняет литературою», т. е. не вышло из
книжных настроений, из литературной замкнутости. — Получив рукопись
«Детства», редактор «Современника» Некрасов сразу распознал ее
литературную ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее
на него очень ободряющим образом. Он принимается за продолжение
трилогии, а в голове его роятся планы «Утра помещика», «Набега»,
«Казаков». Напечатанное в «Современнике» 1852 г. «Детство», подписанное
скромными инициалами Л. Н. Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу
стали причислять к корифеям молодой литературной школы наряду с
пользовавшимися уже тогда громкою литературною известностью Тургеневым,
Гончаровым, Григоровичем, Островским. Критика — Аполлон Григорьев,
Анненков, Дружинин, Чернышевский — оценила и глубину психологического
анализа, и серьезность авторских намерений, и яркую выпуклость реализма
при всей правдивости ярко схваченных подробностей действительной жизни
чуждого какой бы то ни было вульгарности. На Кавказе скоро произведенный
в офицеры Т. оставался два года, участвуя во многих стычках и
подвергаясь всем опасностями боевой кавказской

Толстой (граф Лев Николаевич) — знаменитый писатель, достигший
еще небывалой в истории литературы XIX в. славы. В его лице
могущественно соединились великий художник с великим моралистом. Личная
жизнь Т., его стойкость, неутомимость, отзывчивость, одушевление в
отстаивании своих идеалов, его попытка отказаться от благ мира сего,
жить новою, хорошею жизнью, имеющею в основе своей только высокие,
идеальные цели и познание истины — все это доводит обаяние имени Т. до
легендарных размеров. Богатый и знатный род, к которому он принадлежит
(см. Толстые), уже во времена Петра Вел. занимал выдающееся положение.
Не лишено своеобразного интереса, что прапрадеду провозвестника столь
гуманных идеалов (гр. Петру Андреевичу; см.) выпала печальная роль в
истории царевича Алексея. Правнук Петра Андреевича, Илья Андреевич,
описан в «Войне и мире» в лице добродушнейшего, непрактичного старого
графа Ростова. Сын Ильи Андреевича, Николай Ильич, был отцом Льва
Николаевича. Он изображен довольно близко к действительности в «Детстве»
и «Отрочестве» в лице отца Николиньки и отчасти в «Войне и мире» в лице
Николая Ростова. В чине подполковника Павлоградского гусарского полка
он принимал участие в войне 1812 г. и после заключения мира вышел в
отставку. Весело проведя молодость, Ник. Ильич проиграл огромные деньги и
совершенно расстроил свои дела. Страсть к игре перешла и к сыну,
который, уже будучи известным писателем, азартно играл и должен был в
начале 60-х годов ускоренно продать Каткову «Казаков», чтобы
расквитаться с проигрышем. Остатки этой страсти и теперь еще видны в том
чрезвычайном увлечении, с которым Л. Н. отдается лаун-теннису. Чтобы
привести свои расстроенные дела в порядок, Николай Ильич, как и Николай
Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Волконской.
Брак, тем не менее, был счастливый. У них было четыре сына: Николай,
Сергей, Дмитрий и Лев и дочь Мария. Кроме Льва, выдающимся человеком был
Николай, смерть которого (за границею, в 1860 г.) Т. так удивительно
описал в одном из своих писем к Фету. Дед Т. по матери, екатерининский
генерал, выведен на сцену в «Войне и мире» в лице сурового ригориста —
старого князя Болконского. Лучшие черты своего нравственного закала, Л.
Н. несомненно заимствовал от Волконских. Мать Л. Н., с большою точностью
изображенная в «Войне и мире» в лице княжны Марьи, владела
замечательным даром рассказа, для чего при своей перешедшей к сыну
застенчивости должна была запираться с собиравшимися около нее в большом
числе слушателями в темной комнате. Кроме Волконских, Т. состоит в
близком родстве с целым рядом других аристократических родов — князьями
Горчаковыми, Трубецкими и другими. Лев Николаевич родился 28 августа
1828 г. в Крапивенском уезде Тульской губ. (в 15 верстах от Тулы), в
получившем теперь всемирную известность наследственном великолепном
имении матери — Ясной Поляне. Т. не было и двух лет, когда умерла его
мать. Многих вводит в заблуждение то, что в автобиографическом «Детстве»
мать Иртеньева умирает, когда мальчику уже лет 6—7 и он вполне
сознательно относится к окружающему; но на самом деле мать изображена
здесь Т. по рассказам других. Воспитанием осиротевших детей занялась
дальняя родственница, Т. А. Ергольская. В 1837 г. семья переехала в
Москву, потому что старшему сыну надо было готовиться к поступлению в
университет; но вскоре внезапно умер отец, оставив дела в довольно
расстроенном состоянии, и трое младших детей снова поселились в Ясной
Поляне под наблюдением Т. А. Ергольской и тетки по отцу, графини А. М.
Остен-Сакен. Здесь Л. Н. оставался до 1840 г., когда умерла гр.
Остен-Сакен и дети переселились в Казань, к новой опекунше — сестре отца
П. И. Юшковой. Этим заканчивается первый период жизни Т., с большою
точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с легким изменением
внешних подробностей описанный им в «Детстве». Дом Юшковых, несколько
провинциального пошиба, но типично светский, принадлежал к числу самых
веселых в Казани; все члены семьи высоко ценили комильфотность и внешний
блеск. «Добрая тетушка моя, — рассказывает Т., — чистейшее существо,
всегда говорила, что она ничего не желала бы так для меня, как того,
чтобы я имел связь с замужнею женщиною: rien ne forme un jeune homme
comme une liaison avec une femme comme il faut» («Исповедь»). Два
главнейших начала натуры Т. — огромное самолюбие и желание достигнуть
чего-то настоящего, познать истину — вступили теперь в борьбу. Ему
страстно хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого
человека comme il faut. Но внешних данных для этого у него не было: он
был некрасив, неловок, и, кроме того, ему мешала природная
застенчивость. Вместе с тем в нем шла напряженная внутренняя борьба и
выработка строгого нравственного идеала. Все то, что рассказано в
«Отрочестве» и «Юности» о стремлениях Иртеньева и Нехлюдова к
самоусовершенствованию, взято Т. из истории собственных его аскетических
попыток. Разнообразнейшие, как их определяет сам Т., «умствования» о
главнейших вопросах нашего бытия — счастье, смерти, Боге, любви,
вечности — болезненно мучили его в ту эпоху жизни, когда сверстники его и
братья всецело отдавались веселому, легкому и беззаботному
времяпрепровождению богатых и знатных людей. Все это привело к тому, что
у Т. создалась «привычка к постоянному моральному анализу,
уничтожившему свежесть чувства и ясность рассудка» («Юность»). Вся
дальнейшая жизнь Т. представляет собою мучительную борьбу с
противоречиями жизни. Если Белинского по праву можно назвать великим сердцем, то к Т. подходит эпитет великая совесть.
— Образование Т. шло сначала под руководством грубоватого
гувернера-француза St. Thomas (M-r Жером «Отрочества»), заменившего
собою добродушного немца Ресельмана, которого с такою любовью изобразил
Т. в «Детстве» под именем Карла Ивановича. Уже 15 лет, в 1843 г., Т.
поступил в число студентов Казанского университета. Это следует, однако,
приписать не тому, что юноша много знал, а тому, что требования были
очень невелики, в особенности для членов семей с видным общественным
положением. Казанский университет находился в то время в очень жалком
состоянии. Профессора были в большинстве либо чудаки-иностранцы, почти
не знавшие по-русски, либо невежественные карьеристы, иногда даже
нечистые на руки. Правда, профессорствовал в то время знаменитый
Лобачевский, но на математическом факультете, а Т. провел два года на
восточном факультете, два года — на юридическом. На последнем тоже был
один выдающийся профессор, ученый цивилист Мейер; Т. одно время очень
заинтересовался его лекциями и даже взял себе специальную тему для
разработки — сравнение «Esprit des lois» Монтескье и Екатерининского
«Наказа». Из этого, однако, ничего не вышло: ему вскоре надоело
работать. Он только числился в университете, весьма мало занимаясь и
получая двойки и единицы на экзаменах. Неуспешность университетских
занятий Т. — едва ли простая случайность. Будучи одним из истинно
великих мудрецов в смысле уменья вдуматься в цель и назначение
человеческой жизни, Т. в то же время лишен способности мыслить научно,
т. е. подчинять свою мысль результатам исследования. Ненаучность его ума
особенно ясно сказывается в тех требованиях, которые он предъявляет к
научным исследованиям, ценя в них не правильность метода и приемов, а
исключительно цель. От астронома он требует указаний путей к достижению
счастья человечества — а философии ставит в укор отсутствие тех
осязательных результатов, которых достигли науки точные. — Бросив
университет еще до наступления переходных экзаменов на 3-й курс юрид.
факультета, Т. с весны 1847 г. поселяется в Ясной Поляне. Что он там
делал, мы знаем из «Утра помещика»: здесь надо только подставить фамилию
«Т.» вместо «Нехлюдов», чтобы получить достоверный рассказ о житье его в
деревне. Попытка Т. стать действительным отцом и благодетелем своих
мужиков замечательна и как яркая иллюстрация того, что барская
филантропия не способна была оздоровить гнилой и безнравственный в своей
основе крепостной быт, и как яркая страница из истории сердечных
порывов Т. На этот раз порыв Т. был вполне самостоятельный; он стоит вне
связи с демократическими течениями второй половины 40-х годов,
совершенно не коснувшимися Т. Он весьма мало следил за журналистикою;
хотя его попытка чем-нибудь сгладить вину барства перед народом
относится к тому же году, когда появились «Антон Горемыка» Григоровича и
начало «Записок охотника» Тургенева, но это простая случайность. Если и
были тут литературные влияния, то гораздо более старого происхождения:
Т. очень увлекался Руссо. Ни с кем у него нет стольких точек
соприкосновения, как с великим ненавистником цивилизации и проповедником
возвращения к первобытной простоте. Мужики, однако, не всецело
захватили Т.: он скоро уехал в Петербург и весною 1848 г. начал держать
экзамен на кандидата прав. Два экзамена, из уголовного права и
уголовного судопроизводства, он сдал благополучно, затем это ему
надоело, и он уехал в деревню. Позднее он наезжал в Москву, где часто
поддавался унаследованной страсти к игре, немало расстраивая этим свои
денежные дела. В этот период жизни Т. особенно страстно интересовался
музыкою (он недурно играл на рояле и очень любил классических
композиторов). Преувеличенное по отношению к большинству людей описание
того действия, которое производит «страстная» музыка, автор «Крейцеровой
сонаты» почерпнул из ощущений, возбуждаемых миром звуков в его
собственной душе. Развитию любви Т. к музыке содействовало и то, что во
время поездки в Петербург в 1848 г. он встретился в весьма мало
подходящей обстановке танцкласса с даровитым, но сбившимся с пути
немцем-музыкантом, которого впоследствии описал в «Альберте». Т. пришла
мысль спасти его: он увез его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл.
Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту. Так прошло после
оставления университета 4 года, когда в Ясную Поляну приехал служивший
на Кавказе брат Т., Николай, и стал его звать туда. Т. долго не сдавался
на зов брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог решению. Чтобы
расплатиться, надо было сократить свои расходы до минимума — и весною
1851 г. Т. торопливо уехал из Москвы на Кавказ, сначала без всякой
определенной цели. Вскоре он решил поступить на военную службу, но
явились препятствия в виде отсутствия нужных бумаг, которые трудно было
добыть, и Т. прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в
простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в
обществе казака Епишки, фигурирующего в «Казаках» под именем Ерошки.
Осенью 1851 г. Т., сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ую
батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице
Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром. С легким изменением
подробностей она во всей своей полудикой оригинальности изображена в
«Казаках». Те же «Казаки» дадут нам и картину внутренней жизни бежавшего
из столичного омута Т., если мы подставим фамилию «Толстой» вместо
фамилии Оленина. Настроения, которые переживал Т.-Оленин, двойственного
характера: тут и глубокая потребность стряхнуть с себя пыль и копоть
цивилизации и жить на освежающем, ясном лоне природы, вне пустых
условностей городского и в особенности великосветского быта, тут и
желание залечить раны самолюбия, вынесенные из погони за успехом в этом
«пустом» быту, тут и тяжкое сознание проступков против строгих
требований истинной морали. В глухой станице Т. обрел лучшую часть
самого себя: он стал писать и в 1852 г. отослал в редакцию
«Современника» первую часть автобиографической трилогии: «Детство». Как
все в Т. сильно и оригинально, так необычайно и первоклассно начало его
литературной деятельности. По-видимому, «Детство» — в буквальном смысле
первенец Т.: по крайней мере, в числе многочисленных биографических
фактов, собранных друзьями и почитателями его, нет никаких данных,
указывающих на то, Т. что раньше пытался написать что-нибудь в
литературной форме. Нет никаких намеков на ранние литературные
поползновения и в произведениях Т., представляющих историю всех его
мыслей, поступков, вкусов и т. д. Сравнительно позднее начало
увенчавшегося такою небывалою удачею поприща очень характерно для Т.: он
никогда не был профессиональным литератором, понимая профессиональность
не в смысле профессии, дающей средства к жизни, а в менее узком смысле
преобладания литературных интересов. Чисто литературные интересы всегда
стояли у Т. на втором плане: он писал, когда хотелось писать и вполне
назревала потребность высказаться, а в обычное время он светский
человек, офицер, помещик, педагог, мировой посредник, проповедник,
учитель жизни и т. д. Он никогда не нуждался в обществе литераторов,
никогда не принимал близко к сердцу интересы литературных партий, далеко
не охотно беседует о литературе, всегда предпочитая разговоры о
вопросах веры, морали, общественных отношений. Ни одно произведение его,
говоря словами Тургенева, не «воняет литературою», т. е. не вышло из
книжных настроений, из литературной замкнутости. — Получив рукопись
«Детства», редактор «Современника» Некрасов сразу распознал ее
литературную ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее
на него очень ободряющим образом. Он принимается за продолжение
трилогии, а в голове его роятся планы «Утра помещика», «Набега»,
«Казаков». Напечатанное в «Современнике» 1852 г. «Детство», подписанное
скромными инициалами Л. Н. Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу
стали причислять к корифеям молодой литературной школы наряду с
пользовавшимися уже тогда громкою литературною известностью Тургеневым,
Гончаровым, Григоровичем, Островским. Критика — Аполлон Григорьев,
Анненков, Дружинин, Чернышевский — оценила и глубину психологического
анализа, и серьезность авторских намерений, и яркую выпуклость реализма
при всей правдивости ярко схваченных подробностей действительной жизни
чуждого какой бы то ни было вульгарности. На Кавказе скоро произведенный
в офицеры Т. оставался два года, участвуя во многих стычках и
подвергаясь всем опасностями боевой кавказской жизн

Толстой (граф Лев Николаевич) — знаменитый писатель, достигший
еще небывалой в истории литературы XIX в. славы. В его лице
могущественно соединились великий художник с великим моралистом. Личная
жизнь Т., его стойкость, неутомимость, отзывчивость, одушевление в
отстаивании своих идеалов, его попытка отказаться от благ мира сего,
жить новою, хорошею жизнью, имеющею в основе своей только высокие,
идеальные цели и познание истины — все это доводит обаяние имени Т. до
легендарных размеров. Богатый и знатный род, к которому он принадлежит
(см. Толстые), уже во времена Петра Вел. занимал выдающееся положение.
Не лишено своеобразного интереса, что прапрадеду провозвестника столь
гуманных идеалов (гр. Петру Андреевичу; см.) выпала печальная роль в
истории царевича Алексея. Правнук Петра Андреевича, Илья Андреевич,
описан в «Войне и мире» в лице добродушнейшего, непрактичного старого
графа Ростова. Сын Ильи Андреевича, Николай Ильич, был отцом Льва
Николаевича. Он изображен довольно близко к действительности в «Детстве»
и «Отрочестве» в лице отца Николиньки и отчасти в «Войне и мире» в лице
Николая Ростова. В чине подполковника Павлоградского гусарского полка
он принимал участие в войне 1812 г. и после заключения мира вышел в
отставку. Весело проведя молодость, Ник. Ильич проиграл огромные деньги и
совершенно расстроил свои дела. Страсть к игре перешла и к сыну,
который, уже будучи известным писателем, азартно играл и должен был в
начале 60-х годов ускоренно продать Каткову «Казаков», чтобы
расквитаться с проигрышем. Остатки этой страсти и теперь еще видны в том
чрезвычайном увлечении, с которым Л. Н. отдается лаун-теннису. Чтобы
привести свои расстроенные дела в порядок, Николай Ильич, как и Николай
Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Волконской.
Брак, тем не менее, был счастливый. У них было четыре сына: Николай,
Сергей, Дмитрий и Лев и дочь Мария. Кроме Льва, выдающимся человеком был
Николай, смерть которого (за границею, в 1860 г.) Т. так удивительно
описал в одном из своих писем к Фету. Дед Т. по матери, екатерининский
генерал, выведен на сцену в «Войне и мире» в лице сурового ригориста —
старого князя Болконского. Лучшие черты своего нравственного закала, Л.
Н. несомненно заимствовал от Волконских. Мать Л. Н., с большою точностью
изображенная в «Войне и мире» в лице княжны Марьи, владела
замечательным даром рассказа, для чего при своей перешедшей к сыну
застенчивости должна была запираться с собиравшимися около нее в большом
числе слушателями в темной комнате. Кроме Волконских, Т. состоит в
близком родстве с целым рядом других аристократических родов — князьями
Горчаковыми, Трубецкими и другими. Лев Николаевич родился 28 августа
1828 г. в Крапивенском уезде Тульской губ. (в 15 верстах от Тулы), в
получившем теперь всемирную известность наследственном великолепном
имении матери — Ясной Поляне. Т. не было и двух лет, когда умерла его
мать. Многих вводит в заблуждение то, что в автобиографическом «Детстве»
мать Иртеньева умирает, когда мальчику уже лет 6—7 и он вполне
сознательно относится к окружающему; но на самом деле мать изображена
здесь Т. по рассказам других. Воспитанием осиротевших детей занялась
дальняя родственница, Т. А. Ергольская. В 1837 г. семья переехала в
Москву, потому что старшему сыну надо было готовиться к поступлению в
университет; но вскоре внезапно умер отец, оставив дела в довольно
расстроенном состоянии, и трое младших детей снова поселились в Ясной
Поляне под наблюдением Т. А. Ергольской и тетки по отцу, графини А. М.
Остен-Сакен. Здесь Л. Н. оставался до 1840 г., когда умерла гр.
Остен-Сакен и дети переселились в Казань, к новой опекунше — сестре отца
П. И. Юшковой. Этим заканчивается первый период жизни Т., с большою
точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с легким изменением
внешних подробностей описанный им в «Детстве». Дом Юшковых, несколько
провинциального пошиба, но типично светский, принадлежал к числу самых
веселых в Казани; все члены семьи высоко ценили комильфотность и внешний
блеск. «Добрая тетушка моя, — рассказывает Т., — чистейшее существо,
всегда говорила, что она ничего не желала бы так для меня, как того,
чтобы я имел связь с замужнею женщиною: rien ne forme un jeune homme
comme une liaison avec une femme comme il faut» («Исповедь»). Два
главнейших начала натуры Т. — огромное самолюбие и желание достигнуть
чего-то настоящего, познать истину — вступили теперь в борьбу. Ему
страстно хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого
человека comme il faut. Но внешних данных для этого у него не было: он
был некрасив, неловок, и, кроме того, ему мешала природная
застенчивость. Вместе с тем в нем шла напряженная внутренняя борьба и
выработка строгого нравственного идеала. Все то, что рассказано в
«Отрочестве» и «Юности» о стремлениях Иртеньева и Нехлюдова к
самоусовершенствованию, взято Т. из истории собственных его аскетических
попыток. Разнообразнейшие, как их определяет сам Т., «умствования» о
главнейших вопросах нашего бытия — счастье, смерти, Боге, любви,
вечности — болезненно мучили его в ту эпоху жизни, когда сверстники его и
братья всецело отдавались веселому, легкому и беззаботному
времяпрепровождению богатых и знатных людей. Все это привело к тому, что
у Т. создалась «привычка к постоянному моральному анализу,
уничтожившему свежесть чувства и ясность рассудка» («Юность»). Вся
дальнейшая жизнь Т. представляет собою мучительную борьбу с
противоречиями жизни. Если Белинского по праву можно назвать великим сердцем, то к Т. подходит эпитет великая совесть.
— Образование Т. шло сначала под руководством грубоватого
гувернера-француза St. Thomas (M-r Жером «Отрочества»), заменившего
собою добродушного немца Ресельмана, которого с такою любовью изобразил
Т. в «Детстве» под именем Карла Ивановича. Уже 15 лет, в 1843 г., Т.
поступил в число студентов Казанского университета. Это следует, однако,
приписать не тому, что юноша много знал, а тому, что требования были
очень невелики, в особенности для членов семей с видным общественным
положением. Казанский университет находился в то время в очень жалком
состоянии. Профессора были в большинстве либо чудаки-иностранцы, почти
не знавшие по-русски, либо невежественные карьеристы, иногда даже
нечистые на руки. Правда, профессорствовал в то время знаменитый
Лобачевский, но на математическом факультете, а Т. провел два года на
восточном факультете, два года — на юридическом. На последнем тоже был
один выдающийся профессор, ученый цивилист Мейер; Т. одно время очень
заинтересовался его лекциями и даже взял себе специальную тему для
разработки — сравнение «Esprit des lois» Монтескье и Екатерининского
«Наказа». Из этого, однако, ничего не вышло: ему вскоре надоело
работать. Он только числился в университете, весьма мало занимаясь и
получая двойки и единицы на экзаменах. Неуспешность университетских
занятий Т. — едва ли простая случайность. Будучи одним из истинно
великих мудрецов в смысле уменья вдуматься в цель и назначение
человеческой жизни, Т. в то же время лишен способности мыслить научно,
т. е. подчинять свою мысль результатам исследования. Ненаучность его ума
особенно ясно сказывается в тех требованиях, которые он предъявляет к
научным исследованиям, ценя в них не правильность метода и приемов, а
исключительно цель. От астронома он требует указаний путей к достижению
счастья человечества — а философии ставит в укор отсутствие тех
осязательных результатов, которых достигли науки точные. — Бросив
университет еще до наступления переходных экзаменов на 3-й курс юрид.
факультета, Т. с весны 1847 г. поселяется в Ясной Поляне. Что он там
делал, мы знаем из «Утра помещика»: здесь надо только подставить фамилию
«Т.» вместо «Нехлюдов», чтобы получить достоверный рассказ о житье его в
деревне. Попытка Т. стать действительным отцом и благодетелем своих
мужиков замечательна и как яркая иллюстрация того, что барская
филантропия не способна была оздоровить гнилой и безнравственный в своей
основе крепостной быт, и как яркая страница из истории сердечных
порывов Т. На этот раз порыв Т. был вполне самостоятельный; он стоит вне
связи с демократическими течениями второй половины 40-х годов,
совершенно не коснувшимися Т. Он весьма мало следил за журналистикою;
хотя его попытка чем-нибудь сгладить вину барства перед народом
относится к тому же году, когда появились «Антон Горемыка» Григоровича и
начало «Записок охотника» Тургенева, но это простая случайность. Если и
были тут литературные влияния, то гораздо более старого происхождения:
Т. очень увлекался Руссо. Ни с кем у него нет стольких точек
соприкосновения, как с великим ненавистником цивилизации и проповедником
возвращения к первобытной простоте. Мужики, однако, не всецело
захватили Т.: он скоро уехал в Петербург и весною 1848 г. начал держать
экзамен на кандидата прав. Два экзамена, из уголовного права и
уголовного судопроизводства, он сдал благополучно, затем это ему
надоело, и он уехал в деревню. Позднее он наезжал в Москву, где часто
поддавался унаследованной страсти к игре, немало расстраивая этим свои
денежные дела. В этот период жизни Т. особенно страстно интересовался
музыкою (он недурно играл на рояле и очень любил классических
композиторов). Преувеличенное по отношению к большинству людей описание
того действия, которое производит «страстная» музыка, автор «Крейцеровой
сонаты» почерпнул из ощущений, возбуждаемых миром звуков в его
собственной душе. Развитию любви Т. к музыке содействовало и то, что во
время поездки в Петербург в 1848 г. он встретился в весьма мало
подходящей обстановке танцкласса с даровитым, но сбившимся с пути
немцем-музыкантом, которого впоследствии описал в «Альберте». Т. пришла
мысль спасти его: он увез его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл.
Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту. Так прошло после
оставления университета 4 года, когда в Ясную Поляну приехал служивший
на Кавказе брат Т., Николай, и стал его звать туда. Т. долго не сдавался
на зов брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог решению. Чтобы
расплатиться, надо было сократить свои расходы до минимума — и весною
1851 г. Т. торопливо уехал из Москвы на Кавказ, сначала без всякой
определенной цели. Вскоре он решил поступить на военную службу, но
явились препятствия в виде отсутствия нужных бумаг, которые трудно было
добыть, и Т. прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в
простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в
обществе казака Епишки, фигурирующего в «Казаках» под именем Ерошки.
Осенью 1851 г. Т., сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ую
батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице
Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром. С легким изменением
подробностей она во всей своей полудикой оригинальности изображена в
«Казаках». Те же «Казаки» дадут нам и картину внутренней жизни бежавшего
из столичного омута Т., если мы подставим фамилию «Толстой» вместо
фамилии Оленина. Настроения, которые переживал Т.-Оленин, двойственного
характера: тут и глубокая потребность стряхнуть с себя пыль и копоть
цивилизации и жить на освежающем, ясном лоне природы, вне пустых
условностей городского и в особенности великосветского быта, тут и
желание залечить раны самолюбия, вынесенные из погони за успехом в этом
«пустом» быту, тут и тяжкое сознание проступков против строгих
требований истинной морали. В глухой станице Т. обрел лучшую часть
самого себя: он стал писать и в 1852 г. отослал в редакцию
«Современника» первую часть автобиографической трилогии: «Детство». Как
все в Т. сильно и оригинально, так необычайно и первоклассно начало его
литературной деятельности. По-видимому, «Детство» — в буквальном смысле
первенец Т.: по крайней мере, в числе многочисленных биографических
фактов, собранных друзьями и почитателями его, нет никаких данных,
указывающих на то, Т. что раньше пытался написать что-нибудь в
литературной форме. Нет никаких намеков на ранние литературные
поползновения и в произведениях Т., представляющих историю всех его
мыслей, поступков, вкусов и т. д. Сравнительно позднее начало
увенчавшегося такою небывалою удачею поприща очень характерно для Т.: он
никогда не был профессиональным литератором, понимая профессиональность
не в смысле профессии, дающей средства к жизни, а в менее узком смысле
преобладания литературных интересов. Чисто литературные интересы всегда
стояли у Т. на втором плане: он писал, когда хотелось писать и вполне
назревала потребность высказаться, а в обычное время он светский
человек, офицер, помещик, педагог, мировой посредник, проповедник,
учитель жизни и т. д. Он никогда не нуждался в обществе литераторов,
никогда не принимал близко к сердцу интересы литературных партий, далеко
не охотно беседует о литературе, всегда предпочитая разговоры о
вопросах веры, морали, общественных отношений. Ни одно произведение его,
говоря словами Тургенева, не «воняет литературою», т. е. не вышло из
книжных настроений, из литературной замкнутости. — Получив рукопись
«Детства», редактор «Современника» Некрасов сразу распознал ее
литературную ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее
на него очень ободряющим образом. Он принимается за продолжение
трилогии, а в голове его роятся планы «Утра помещика», «Набега»,
«Казаков». Напечатанное в «Современнике» 1852 г. «Детство», подписанное
скромными инициалами Л. Н. Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу
стали причислять к корифеям молодой литературной школы наряду с
пользовавшимися уже тогда громкою литературною известностью Тургеневым,
Гончаровым, Григоровичем, Островским. Критика — Аполлон Григорьев,
Анненков, Дружинин, Чернышевский — оценила и глубину психологического
анализа, и серьезность авторских намерений, и яркую выпуклость реализма
при всей правдивости ярко схваченных подробностей действительной жизни
чуждого какой бы то ни было вульгарности. На Кавказе скоро произведенный
в офицеры Т. оставался два года, участвуя во многих стычках и
подвергаясь всем опасностями боевой кавказской жизни.

проект умер? или нет?

•

несколько секунд назад

Толстой (граф Лев Николаевич) — знаменитый писатель, достигший
еще небывалой в истории литературы XIX в. славы. В его лице
могущественно соединились великий художник с великим моралистом. Личная
жизнь Т., его стойкость, неутомимость, отзывчивость, одушевление в
отстаивании своих идеалов, его попытка отказаться от благ мира сего,
жить новою, хорошею жизнью, имеющею в основе своей только высокие,
идеальные цели и познание истины — все это доводит обаяние имени Т. до
легендарных размеров. Богатый и знатный род, к которому он принадлежит
(см. Толстые), уже во времена Петра Вел. занимал выдающееся положение.
Не лишено своеобразного интереса, что прапрадеду провозвестника столь
гуманных идеалов (гр. Петру Андреевичу; см.) выпала печальная роль в
истории царевича Алексея. Правнук Петра Андреевича, Илья Андреевич,
описан в «Войне и мире» в лице добродушнейшего, непрактичного старого
графа Ростова. Сын Ильи Андреевича, Николай Ильич, был отцом Льва
Николаевича. Он изображен довольно близко к действительности в «Детстве»
и «Отрочестве» в лице отца Николиньки и отчасти в «Войне и мире» в лице
Николая Ростова. В чине подполковника Павлоградского гусарского полка
он принимал участие в войне 1812 г. и после заключения мира вышел в
отставку. Весело проведя молодость, Ник. Ильич проиграл огромные деньги и
совершенно расстроил свои дела. Страсть к игре перешла и к сыну,
который, уже будучи известным писателем, азартно играл и должен был в
начале 60-х годов ускоренно продать Каткову «Казаков», чтобы
расквитаться с проигрышем. Остатки этой страсти и теперь еще видны в том
чрезвычайном увлечении, с которым Л. Н. отдается лаун-теннису. Чтобы
привести свои расстроенные дела в порядок, Николай Ильич, как и Николай
Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Волконской.
Брак, тем не менее, был счастливый. У них было четыре сына: Николай,
Сергей, Дмитрий и Лев и дочь Мария. Кроме Льва, выдающимся человеком был
Николай, смерть которого (за границею, в 1860 г.) Т. так удивительно
описал в одном из своих писем к Фету. Дед Т. по матери, екатерининский
генерал, выведен на сцену в «Войне и мире» в лице сурового ригориста —
старого князя Болконского. Лучшие черты своего нравственного закала, Л.
Н. несомненно заимствовал от Волконских. Мать Л. Н., с большою точностью
изображенная в «Войне и мире» в лице княжны Марьи, владела
замечательным даром рассказа, для чего при своей перешедшей к сыну
застенчивости должна была запираться с собиравшимися около нее в большом
числе слушателями в темной комнате. Кроме Волконских, Т. состоит в
близком родстве с целым рядом других аристократических родов — князьями
Горчаковыми, Трубецкими и другими. Лев Николаевич родился 28 августа
1828 г. в Крапивенском уезде Тульской губ. (в 15 верстах от Тулы), в
получившем теперь всемирную известность наследственном великолепном
имении матери — Ясной Поляне. Т. не было и двух лет, когда умерла его
мать. Многих вводит в заблуждение то, что в автобиографическом «Детстве»
мать Иртеньева умирает, когда мальчику уже лет 6—7 и он вполне
сознательно относится к окружающему; но на самом деле мать изображена
здесь Т. по рассказам других. Воспитанием осиротевших детей занялась
дальняя родственница, Т. А. Ергольская. В 1837 г. семья переехала в
Москву, потому что старшему сыну надо было готовиться к поступлению в
университет; но вскоре внезапно умер отец, оставив дела в довольно
расстроенном состоянии, и трое младших детей снова поселились в Ясной
Поляне под наблюдением Т. А. Ергольской и тетки по отцу, графини А. М.
Остен-Сакен. Здесь Л. Н. оставался до 1840 г., когда умерла гр.
Остен-Сакен и дети переселились в Казань, к новой опекунше — сестре отца
П. И. Юшковой. Этим заканчивается первый период жизни Т., с большою
точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с легким изменением
внешних подробностей описанный им в «Детстве». Дом Юшковых, несколько
провинциального пошиба, но типично светский, принадлежал к числу самых
веселых в Казани; все члены семьи высоко ценили комильфотность и внешний
блеск. «Добрая тетушка моя, — рассказывает Т., — чистейшее существо,
всегда говорила, что она ничего не желала бы так для меня, как того,
чтобы я имел связь с замужнею женщиною: rien ne forme un jeune homme
comme une liaison avec une femme comme il faut» («Исповедь»). Два
главнейших начала натуры Т. — огромное самолюбие и желание достигнуть
чего-то настоящего, познать истину — вступили теперь в борьбу. Ему
страстно хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого
человека comme il faut. Но внешних данных для этого у него не было: он
был некрасив, неловок, и, кроме того, ему мешала природная
застенчивость. Вместе с тем в нем шла напряженная внутренняя борьба и
выработка строгого нравственного идеала. Все то, что рассказано в
«Отрочестве» и «Юности» о стремлениях Иртеньева и Нехлюдова к
самоусовершенствованию, взято Т. из истории собственных его аскетических
попыток. Разнообразнейшие, как их определяет сам Т., «умствования» о
главнейших вопросах нашего бытия — счастье, смерти, Боге, любви,
вечности — болезненно мучили его в ту эпоху жизни, когда сверстники его и
братья всецело отдавались веселому, легкому и беззаботному
времяпрепровождению богатых и знатных людей. Все это привело к тому, что
у Т. создалась «привычка к постоянному моральному анализу,
уничтожившему свежесть чувства и ясность рассудка» («Юность»). Вся
дальнейшая жизнь Т. представляет собою мучительную борьбу с
противоречиями жизни. Если Белинского по праву можно назвать великим сердцем, то к Т. подходит эпитет великая совесть.
— Образование Т. шло сначала под руководством грубоватого
гувернера-француза St. Thomas (M-r Жером «Отрочества»), заменившего
собою добродушного немца Ресельмана, которого с такою любовью изобразил
Т. в «Детстве» под именем Карла Ивановича. Уже 15 лет, в 1843 г., Т.
поступил в число студентов Казанского университета. Это следует, однако,
приписать не тому, что юноша много знал, а тому, что требования были
очень невелики, в особенности для членов семей с видным общественным
положением. Казанский университет находился в то время в очень жалком
состоянии. Профессора были в большинстве либо чудаки-иностранцы, почти
не знавшие по-русски, либо невежественные карьеристы, иногда даже
нечистые на руки. Правда, профессорствовал в то время знаменитый
Лобачевский, но на математическом факультете, а Т. провел два года на
восточном факультете, два года — на юридическом. На последнем тоже был
один выдающийся профессор, ученый цивилист Мейер; Т. одно время очень
заинтересовался его лекциями и даже взял себе специальную тему для
разработки — сравнение «Esprit des lois» Монтескье и Екатерининского
«Наказа». Из этого, однако, ничего не вышло: ему вскоре надоело
работать. Он только числился в университете, весьма мало занимаясь и
получая двойки и единицы на экзаменах. Неуспешность университетских
занятий Т. — едва ли простая случайность. Будучи одним из истинно
великих мудрецов в смысле уменья вдуматься в цель и назначение
человеческой жизни, Т. в то же время лишен способности мыслить научно,
т. е. подчинять свою мысль результатам исследования. Ненаучность его ума
особенно ясно сказывается в тех требованиях, которые он предъявляет к
научным исследованиям, ценя в них не правильность метода и приемов, а
исключительно цель. От астронома он требует указаний путей к достижению
счастья человечества — а философии ставит в укор отсутствие тех
осязательных результатов, которых достигли науки точные. — Бросив
университет еще до наступления переходных экзаменов на 3-й курс юрид.
факультета, Т. с весны 1847 г. поселяется в Ясной Поляне. Что он там
делал, мы знаем из «Утра помещика»: здесь надо только подставить фамилию
«Т.» вместо «Нехлюдов», чтобы получить достоверный рассказ о житье его в
деревне. Попытка Т. стать действительным отцом и благодетелем своих
мужиков замечательна и как яркая иллюстрация того, что барская
филантропия не способна была оздоровить гнилой и безнравственный в своей
основе крепостной быт, и как яркая страница из истории сердечных
порывов Т. На этот раз порыв Т. был вполне самостоятельный; он стоит вне
связи с демократическими течениями второй половины 40-х годов,
совершенно не коснувшимися Т. Он весьма мало следил за журналистикою;
хотя его попытка чем-нибудь сгладить вину барства перед народом
относится к тому же году, когда появились «Антон Горемыка» Григоровича и
начало «Записок охотника» Тургенева, но это простая случайность. Если и
были тут литературные влияния, то гораздо более старого происхождения:
Т. очень увлекался Руссо. Ни с кем у него нет стольких точек
соприкосновения, как с великим ненавистником цивилизации и проповедником
возвращения к первобытной простоте. Мужики, однако, не всецело
захватили Т.: он скоро уехал в Петербург и весною 1848 г. начал держать
экзамен на кандидата прав. Два экзамена, из уголовного права и
уголовного судопроизводства, он сдал благополучно, затем это ему
надоело, и он уехал в деревню. Позднее он наезжал в Москву, где часто
поддавался унаследованной страсти к игре, немало расстраивая этим свои
денежные дела. В этот период жизни Т. особенно страстно интересовался
музыкою (он недурно играл на рояле и очень любил классических
композиторов). Преувеличенное по отношению к большинству людей описание
того действия, которое производит «страстная» музыка, автор «Крейцеровой
сонаты» почерпнул из ощущений, возбуждаемых миром звуков в его
собственной душе. Развитию любви Т. к музыке содействовало и то, что во
время поездки в Петербург в 1848 г. он встретился в весьма мало
подходящей обстановке танцкласса с даровитым, но сбившимся с пути
немцем-музыкантом, которого впоследствии описал в «Альберте». Т. пришла
мысль спасти его: он увез его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл.
Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту. Так прошло после
оставления университета 4 года, когда в Ясную Поляну приехал служивший
на Кавказе брат Т., Николай, и стал его звать туда. Т. долго не сдавался
на зов брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог решению. Чтобы
расплатиться, надо было сократить свои расходы до минимума — и весною
1851 г. Т. торопливо уехал из Москвы на Кавказ, сначала без всякой
определенной цели. Вскоре он решил поступить на военную службу, но
явились препятствия в виде отсутствия нужных бумаг, которые трудно было
добыть, и Т. прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в
простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в
обществе казака Епишки, фигурирующего в «Казаках» под именем Ерошки.
Осенью 1851 г. Т., сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ую
батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице
Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром. С легким изменением
подробностей она во всей своей полудикой оригинальности изображена в
«Казаках». Те же «Казаки» дадут нам и картину внутренней жизни бежавшего
из столичного омута Т., если мы подставим фамилию «Толстой» вместо
фамилии Оленина. Настроения, которые переживал Т.-Оленин, двойственного
характера: тут и глубокая потребность стряхнуть с себя пыль и копоть
цивилизации и жить на освежающем, ясном лоне природы, вне пустых
условностей городского и в особенности великосветского быта, тут и
желание залечить раны самолюбия, вынесенные из погони за успехом в этом
«пустом» быту, тут и тяжкое сознание проступков против строгих
требований истинной морали. В глухой станице Т. обрел лучшую часть
самого себя: он стал писать и в 1852 г. отослал в редакцию
«Современника» первую часть автобиографической трилогии: «Детство». Как
все в Т. сильно и оригинально, так необычайно и первоклассно начало его
литературной деятельности. По-видимому, «Детство» — в буквальном смысле
первенец Т.: по крайней мере, в числе многочисленных биографических
фактов, собранных друзьями и почитателями его, нет никаких данных,
указывающих на то, Т. что раньше пытался написать что-нибудь в
литературной форме. Нет никаких намеков на ранние литературные
поползновения и в произведениях Т., представляющих историю всех его
мыслей, поступков, вкусов и т. д. Сравнительно позднее начало
увенчавшегося такою небывалою удачею поприща очень характерно для Т.: он
никогда не был профессиональным литератором, понимая профессиональность
не в смысле профессии, дающей средства к жизни, а в менее узком смысле
преобладания литературных интересов. Чисто литературные интересы всегда
стояли у Т. на втором плане: он писал, когда хотелось писать и вполне
назревала потребность высказаться, а в обычное время он светский
человек, офицер, помещик, педагог, мировой посредник, проповедник,
учитель жизни и т. д. Он никогда не нуждался в обществе литераторов,
никогда не принимал близко к сердцу интересы литературных партий, далеко
не охотно беседует о литературе, всегда предпочитая разговоры о
вопросах веры, морали, общественных отношений. Ни одно произведение его,
говоря словами Тургенева, не «воняет литературою», т. е. не вышло из
книжных настроений, из литературной замкнутости. — Получив рукопись
«Детства», редактор «Современника» Некрасов сразу распознал ее
литературную ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее
на него очень ободряющим образом. Он принимается за продолжение
трилогии, а в голове его роятся планы «Утра помещика», «Набега»,
«Казаков». Напечатанное в «Современнике» 1852 г. «Детство», подписанное
скромными инициалами Л. Н. Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу
стали причислять к корифеям молодой литературной школы наряду с
пользовавшимися уже тогда громкою литературною известностью Тургеневым,
Гончаровым, Григоровичем, Островским. Критика — Аполлон Григорьев,
Анненков, Дружинин, Чернышевский — оценила и глубину психологического
анализа, и серьезность авторских намерений, и яркую выпуклость реализма
при всей правдивости ярко схваченных подробностей действительной жизни
чуждого какой бы то ни было вульгарности. На Кавказе скоро произведенный
в офицеры Т. оставался два года, участвуя во многих стычках и
подвергаясь всем опасностями боевой кавказской жизни.

Толстой (граф Лев Николаевич) — знаменитый писатель, достигший
еще небывалой в истории литературы XIX в. славы. В его лице
могущественно соединились великий художник с великим моралистом. Личная
жизнь Т., его стойкость, неутомимость, отзывчивость, одушевление в
отстаивании своих идеалов, его попытка отказаться от благ мира сего,
жить новою, хорошею жизнью, имеющею в основе своей только высокие,
идеальные цели и познание истины — все это доводит обаяние имени Т. до
легендарных размеров. Богатый и знатный род, к которому он принадлежит
(см. Толстые), уже во времена Петра Вел. занимал выдающееся положение.
Не лишено своеобразного интереса, что прапрадеду провозвестника столь
гуманных идеалов (гр. Петру Андреевичу; см.) выпала печальная роль в
истории царевича Алексея. Правнук Петра Андреевича, Илья Андреевич,
описан в «Войне и мире» в лице добродушнейшего, непрактичного старого
графа Ростова. Сын Ильи Андреевича, Николай Ильич, был отцом Льва
Николаевича. Он изображен довольно близко к действительности в «Детстве»
и «Отрочестве» в лице отца Николиньки и отчасти в «Войне и мире» в лице
Николая Ростова. В чине подполковника Павлоградского гусарского полка
он принимал участие в войне 1812 г. и после заключения мира вышел в
отставку. Весело проведя молодость, Ник. Ильич проиграл огромные деньги и
совершенно расстроил свои дела. Страсть к игре перешла и к сыну,
который, уже будучи известным писателем, азартно играл и должен был в
начале 60-х годов ускоренно продать Каткову «Казаков», чтобы
расквитаться с проигрышем. Остатки этой страсти и теперь еще видны в том
чрезвычайном увлечении, с которым Л. Н. отдается лаун-теннису. Чтобы
привести свои расстроенные дела в порядок, Николай Ильич, как и Николай
Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Волконской.
Брак, тем не менее, был счастливый. У них было четыре сына: Николай,
Сергей, Дмитрий и Лев и дочь Мария. Кроме Льва, выдающимся человеком был
Николай, смерть которого (за границею, в 1860 г.) Т. так удивительно
описал в одном из своих писем к Фету. Дед Т. по матери, екатерининский
генерал, выведен на сцену в «Войне и мире» в лице сурового ригориста —
старого князя Болконского. Лучшие черты своего нравственного закала, Л.
Н. несомненно заимствовал от Волконских. Мать Л. Н., с большою точностью
изображенная в «Войне и мире» в лице княжны Марьи, владела
замечательным даром рассказа, для чего при своей перешедшей к сыну
застенчивости должна была запираться с собиравшимися около нее в большом
числе слушателями в темной комнате. Кроме Волконских, Т. состоит в
близком родстве с целым рядом других аристократических родов — князьями
Горчаковыми, Трубецкими и другими. Лев Николаевич родился 28 августа
1828 г. в Крапивенском уезде Тульской губ. (в 15 верстах от Тулы), в
получившем теперь всемирную известность наследственном великолепном
имении матери — Ясной Поляне. Т. не было и двух лет, когда умерла его
мать. Многих вводит в заблуждение то, что в автобиографическом «Детстве»
мать Иртеньева умирает, когда мальчику уже лет 6—7 и он вполне
сознательно относится к окружающему; но на самом деле мать изображена
здесь Т. по рассказам других. Воспитанием осиротевших детей занялась
дальняя родственница, Т. А. Ергольская. В 1837 г. семья переехала в
Москву, потому что старшему сыну надо было готовиться к поступлению в
университет; но вскоре внезапно умер отец, оставив дела в довольно
расстроенном состоянии, и трое младших детей снова поселились в Ясной
Поляне под наблюдением Т. А. Ергольской и тетки по отцу, графини А. М.
Остен-Сакен. Здесь Л. Н. оставался до 1840 г., когда умерла гр.
Остен-Сакен и дети переселились в Казань, к новой опекунше — сестре отца
П. И. Юшковой. Этим заканчивается первый период жизни Т., с большою
точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с легким изменением
внешних подробностей описанный им в «Детстве». Дом Юшковых, несколько
провинциального пошиба, но типично светский, принадлежал к числу самых
веселых в Казани; все члены семьи высоко ценили комильфотность и внешний
блеск. «Добрая тетушка моя, — рассказывает Т., — чистейшее существо,
всегда говорила, что она ничего не желала бы так для меня, как того,
чтобы я имел связь с замужнею женщиною: rien ne forme un jeune homme
comme une liaison avec une femme comme il faut» («Исповедь»). Два
главнейших начала натуры Т. — огромное самолюбие и желание достигнуть
чего-то настоящего, познать истину — вступили теперь в борьбу. Ему
страстно хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого
человека comme il faut. Но внешних данных для этого у него не было: он
был некрасив, неловок, и, кроме того, ему мешала природная
застенчивость. Вместе с тем в нем шла напряженная внутренняя борьба и
выработка строгого нравственного идеала. Все то, что рассказано в
«Отрочестве» и «Юности» о стремлениях Иртеньева и Нехлюдова к
самоусовершенствованию, взято Т. из истории собственных его аскетических
попыток. Разнообразнейшие, как их определяет сам Т., «умствования» о
главнейших вопросах нашего бытия — счастье, смерти, Боге, любви,
вечности — болезненно мучили его в ту эпоху жизни, когда сверстники его и
братья всецело отдавались веселому, легкому и беззаботному
времяпрепровождению богатых и знатных людей. Все это привело к тому, что
у Т. создалась «привычка к постоянному моральному анализу,
уничтожившему свежесть чувства и ясность рассудка» («Юность»). Вся
дальнейшая жизнь Т. представляет собою мучительную борьбу с
противоречиями жизни. Если Белинского по праву можно назвать великим сердцем, то к Т. подходит эпитет великая совесть.
— Образование Т. шло сначала под руководством грубоватого
гувернера-француза St. Thomas (M-r Жером «Отрочества»), заменившего
собою добродушного немца Ресельмана, которого с такою любовью изобразил
Т. в «Детстве» под именем Карла Ивановича. Уже 15 лет, в 1843 г., Т.
поступил в число студентов Казанского университета. Это следует, однако,
приписать не тому, что юноша много знал, а тому, что требования были
очень невелики, в особенности для членов семей с видным общественным
положением. Казанский университет находился в то время в очень жалком
состоянии. Профессора были в большинстве либо чудаки-иностранцы, почти
не знавшие по-русски, либо невежественные карьеристы, иногда даже
нечистые на руки. Правда, профессорствовал в то время знаменитый
Лобачевский, но на математическом факультете, а Т. провел два года на
восточном факультете, два года — на юридическом. На последнем тоже был
один выдающийся профессор, ученый цивилист Мейер; Т. одно время очень
заинтересовался его лекциями и даже взял себе специальную тему для
разработки — сравнение «Esprit des lois» Монтескье и Екатерининского
«Наказа». Из этого, однако, ничего не вышло: ему вскоре надоело
работать. Он только числился в университете, весьма мало занимаясь и
получая двойки и единицы на экзаменах. Неуспешность университетских
занятий Т. — едва ли простая случайность. Будучи одним из истинно
великих мудрецов в смысле уменья вдуматься в цель и назначение
человеческой жизни, Т. в то же время лишен способности мыслить научно,
т. е. подчинять свою мысль результатам исследования. Ненаучность его ума
особенно ясно сказывается в тех требованиях, которые он предъявляет к
научным исследованиям, ценя в них не правильность метода и приемов, а
исключительно цель. От астронома он требует указаний путей к достижению
счастья человечества — а философии ставит в укор отсутствие тех
осязательных результатов, которых достигли науки точные. — Бросив
университет еще до наступления переходных экзаменов на 3-й курс юрид.
факультета, Т. с весны 1847 г. поселяется в Ясной Поляне. Что он там
делал, мы знаем из «Утра помещика»: здесь надо только подставить фамилию
«Т.» вместо «Нехлюдов», чтобы получить достоверный рассказ о житье его в
деревне. Попытка Т. стать действительным отцом и благодетелем своих
мужиков замечательна и как яркая иллюстрация того, что барская
филантропия не способна была оздоровить гнилой и безнравственный в своей
основе крепостной быт, и как яркая страница из истории сердечных
порывов Т. На этот раз порыв Т. был вполне самостоятельный; он стоит вне
связи с демократическими течениями второй половины 40-х годов,
совершенно не коснувшимися Т. Он весьма мало следил за журналистикою;
хотя его попытка чем-нибудь сгладить вину барства перед народом
относится к тому же году, когда появились «Антон Горемыка» Григоровича и
начало «Записок охотника» Тургенева, но это простая случайность. Если и
были тут литературные влияния, то гораздо более старого происхождения:
Т. очень увлекался Руссо. Ни с кем у него нет стольких точек
соприкосновения, как с великим ненавистником цивилизации и проповедником
возвращения к первобытной простоте. Мужики, однако, не всецело
захватили Т.: он скоро уехал в Петербург и весною 1848 г. начал держать
экзамен на кандидата прав. Два экзамена, из уголовного права и
уголовного судопроизводства, он сдал благополучно, затем это ему
надоело, и он уехал в деревню. Позднее он наезжал в Москву, где часто
поддавался унаследованной страсти к игре, немало расстраивая этим свои
денежные дела. В этот период жизни Т. особенно страстно интересовался
музыкою (он недурно играл на рояле и очень любил классических
композиторов). Преувеличенное по отношению к большинству людей описание
того действия, которое производит «страстная» музыка, автор «Крейцеровой
сонаты» почерпнул из ощущений, возбуждаемых миром звуков в его
собственной душе. Развитию любви Т. к музыке содействовало и то, что во
время поездки в Петербург в 1848 г. он встретился в весьма мало
подходящей обстановке танцкласса с даровитым, но сбившимся с пути
немцем-музыкантом, которого впоследствии описал в «Альберте». Т. пришла
мысль спасти его: он увез его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл.
Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту. Так прошло после
оставления университета 4 года, когда в Ясную Поляну приехал служивший
на Кавказе брат Т., Николай, и стал его звать туда. Т. долго не сдавался
на зов брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог решению. Чтобы
расплатиться, надо было сократить свои расходы до минимума — и весною
1851 г. Т. торопливо уехал из Москвы на Кавказ, сначала без всякой
определенной цели. Вскоре он решил поступить на военную службу, но
явились препятствия в виде отсутствия нужных бумаг, которые трудно было
добыть, и Т. прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в
простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в
обществе казака Епишки, фигурирующего в «Казаках» под именем Ерошки.
Осенью 1851 г. Т., сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ую
батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице
Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром. С легким изменением
подробностей она во всей своей полудикой оригинальности изображена в
«Казаках». Те же «Казаки» дадут нам и картину внутренней жизни бежавшего
из столичного омута Т., если мы подставим фамилию «Толстой» вместо
фамилии Оленина. Настроения, которые переживал Т.-Оленин, двойственного
характера: тут и глубокая потребность стряхнуть с себя пыль и копоть
цивилизации и жить на освежающем, ясном лоне природы, вне пустых
условностей городского и в особенности великосветского быта, тут и
желание залечить раны самолюбия, вынесенные из погони за успехом в этом
«пустом» быту, тут и тяжкое сознание проступков против строгих
требований истинной морали. В глухой станице Т. обрел лучшую часть
самого себя: он стал писать и в 1852 г. отослал в редакцию
«Современника» первую часть автобиографической трилогии: «Детство». Как
все в Т. сильно и оригинально, так необычайно и первоклассно начало его
литературной деятельности. По-видимому, «Детство» — в буквальном смысле
первенец Т.: по крайней мере, в числе многочисленных биографических
фактов, собранных друзьями и почитателями его, нет никаких данных,
указывающих на то, Т. что раньше пытался написать что-нибудь в
литературной форме. Нет никаких намеков на ранние литературные
поползновения и в произведениях Т., представляющих историю всех его
мыслей, поступков, вкусов и т. д. Сравнительно позднее начало
увенчавшегося такою небывалою удачею поприща очень характерно для Т.: он
никогда не был профессиональным литератором, понимая профессиональность
не в смысле профессии, дающей средства к жизни, а в менее узком смысле
преобладания литературных интересов. Чисто литературные интересы всегда
стояли у Т. на втором плане: он писал, когда хотелось писать и вполне
назревала потребность высказаться, а в обычное время он светский
человек, офицер, помещик, педагог, мировой посредник, проповедник,
учитель жизни и т. д. Он никогда не нуждался в обществе литераторов,
никогда не принимал близко к сердцу интересы литературных партий, далеко
не охотно беседует о литературе, всегда предпочитая разговоры о
вопросах веры, морали, общественных отношений. Ни одно произведение его,
говоря словами Тургенева, не «воняет литературою», т. е. не вышло из
книжных настроений, из литературной замкнутости. — Получив рукопись
«Детства», редактор «Современника» Некрасов сразу распознал ее
литературную ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее
на него очень ободряющим образом. Он принимается за продолжение
трилогии, а в голове его роятся планы «Утра помещика», «Набега»,
«Казаков». Напечатанное в «Современнике» 1852 г. «Детство», подписанное
скромными инициалами Л. Н. Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу
стали причислять к корифеям молодой литературной школы наряду с
пользовавшимися уже тогда громкою литературною известностью Тургеневым,
Гончаровым, Григоровичем, Островским. Критика — Аполлон Григорьев,
Анненков, Дружинин, Чернышевский — оценила и глубину психологического
анализа, и серьезность авторских намерений, и яркую выпуклость реализма
при всей правдивости ярко схваченных подробностей действительной жизни
чуждого какой бы то ни было вульгарности. На Кавказе скоро произведенный
в офицеры Т. оставался два года, участвуя во многих стычках и
подвергаясь всем опасностями боевой кавказской жизни.

Замысел эпопеи формировался задолго до начала работы над тем текстом, который известен под названием «Война и мир». В наброске предисловия к «Войне и миру» Толстой писал, что в 1856 г. начал писать повесть, «герой которой должен был быть декабрист,
возвращающийся с семейством в Россию. Невольно от настоящего я перешёл к
1825 году… Но и в 1825 году герой мой был уже возмужалым, семейным
человеком. Чтобы понять его, мне нужно было перенестись к его молодости,
и молодость его совпала с … эпохой 1812 года… Ежели причина нашего
торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского
народа и войска, то характер этот должен был выразиться ещё ярче в эпоху
неудач и поражений…» Так Толстой постепенно пришёл к необходимости
начать повествование с 1805 года.

Але БЛЯ.
проект умер? или нет?

Да живёт он, не видишь ш0ле?!🤣

ПРОЕКТ умер? или нет?

ПРОЕКт умер? или нет?

ПРОЕкт умер? или нет?

ПРОект умер? или нет?

ПРоект умер? или нет?

Проект умер? или нет?

проект умер? или нет?

когда в докумнентации появится формация о модулях?

когда появится информация о модулях в документации?